ПОЛЯКИ ГЛАЗАМИ УКРАИНЦА XVII-XVIII СТОЛЕТИЙ


Для человека традиционного общества всякий сосед является воплощением плохого, так как "чужой". Итак не удивительно, что древнерусским монахам, а именно упомянутому в Киево-Печерском Патерике Матееви, дьявол подеколи мерещился в подобии Ляха, а Ян Длугош описывал русинов тоже, мягко говоря, без симпатии. На пороге Нового времени гору взяло тяготение к универсальности, и ученые люди заговорили сборными метафорами. Из легкой руки краковского профессора Матвея Меховського читатели его "Трактата о двух Сарматий" (1517) увидели Украину в оскорблении бесконечной плодородной равнины, которая плывет молоком и медом, где рыба появляется "из божьей росы", пшеница родит самая по себе без засиву, а трава на пастбищах растет так буйно, что по ней нельзя проехать телегой. Мастерск версификаци Себастяна Кльоновича сделать разнообразным эт Эльдорадо: в сво поэм "Роксолания" (1584) поэт с детал повествова о украинск ведьм, ч ночн полет и друг побед он, как присяга_, сам наблюда Итак, на конец ХVИ столетие Украина виделась - глазами поляков - землей обетованной, но и немного трусливой через те таинственные русские чары

Украинская сторона в соревновании по созданию сборных метафор стартовала с небольшой задержкой, но темпераментно. Или не впервые на совокупный образ Лядськой земли наталкиваемся в послании Йоана Вишенського Ко всех обще, в Лядской земли живительных (1588?). Под пламенным пером гениального православного ортодокса Лядська земля возникает как царство Антихриста, усвоенное конечним вшетеченством, плюгавством и нечистой скверной. Затем в этом символе зла и безверия довольно искать места целого вот греховного недуг - все струп, все рана. все опухоль, все гнилство, все огнь пекелний, все болезнь, все грех, все неправда, все лукавство, все хитрость, все коварство, все кознь, все лжа, все мечтание, все сень, все пара, все дым, все суета, все тщета, все привидение - сущее же несть ничтоже.

Обе метафоры надолго переживут своих творцив, видлунюючи в совокупном восприятии вплоть до начала ХХ столетие митом Украины как утраченного, хотя и неуловимо угрожающего рая - с польской стороны [1] и глобализованим противопоставлением "лядського мира" миру "русскому православному" - с украинского [2].

Тем не менее в пор "тревожного ХVII столетие", что упала непосредственно за оформлением упомянутых совокупных визий, ни людям Украины - земли, которые плывет молоком и медом, ни людям Лядськой земли - заросшей тернием безвирия и безбожия, уже было не до метафор. Сумма социальных противоречий, умноженных на релиґийне противостояние, с лавиноподобным эффектом нагромоздила взаимное нежелание не между литературными абстракциями, а между живыми, конкретными людьми, когда, как жаловался в 1604 г. львовский протопоп Григорий Негребецький, люд на люд, дом на дом повстал..., с доброй приязни Руси с Поляки окрутне сия большая неприязнь вщела [3]. Казацкие 1630-войны х лет в ответ на попытки правительства Вещи Посполитой подобрать хлопству такой мундштук, в котором оно в дальнейшем не будет брыкаться [4], выдвинули впервые лозунга ненависти и мести, так как, как напишет в 1638 г. мятежный гетман Дмитрий Гуня, невинно пролитая кровь взывает к Бог о мести

Формы их проявления разные, но главное содержание сводится к противопоставлению Ляхов и Руси как категорий непримиримо вражеских, направленных на самоуничтожение. Так, в Львовской летописи под 1637-1638 гг. часто наталкиваемся на описания карательных экспедиций, во время которых поляки якобы истребляют населения того или другого городка, будет бы толко Русин был. Украинцы отвечают равным за равное. Например, жители Коростишева, выгоняя в 1640 г. из города католиков, руководствуются принципом: прочь каждого, кто тольки есть веры католической или Лях. Одно из лозунгов кровавой крестьянской жакерий лета 1648 г. - не оставить теперь ни одного Ляха на миру, так как, дескать, отныне быстрее языки человеческие назад обернутся, чем Ляхи будут над нами властвовать. Современник-поляк, автор публицистического Дискурсу о настоящей казацкой войне (1651-1652), подытоживает все это так:

Русский народ издавна начал ощущать immortale odium (бессмертную ненависть), к Ляхам или Полякам и, наследуя ее, в ней аж по сей день находится; это разгорается при наименьшей возможности и настолько крепнет, что Русь волила б ... терпеть ярмо Турка или другого тирана, чем в свободной Вещи Посполитий tranquille et beate vivere жить (спокойно и счастливо) [5].Польская мотивация собственной позиции в кошмаре войн Хмельнитчины и Руины старая, как мир: мы, не-варвары, противостоим им, варварам. Покушение на упроченный мир naszej Rusi, невероятная в глазах польской шляхты попытка, aby kraj ich wolnym ksienstwem kozackim tytulowac' sie mogl, конечно ж, могла выходить лишь от неблагодарных дикарей - голытьбы, бестий, злой черни, никчемного мусора, розбийникив, подлых гультяйв и т.ин. [6]. В потоке этой, в значительной мере еще ритуализованой, вербальной аґресий, призванной принизить неприятеля, на особое внимание заслуживает появление оппозиции "добрый человек" (= поляк) / "лихой человек" (= украинец), которая, в отличие от аналогичных визий соседа в традиционных обществах, уже должен обрасти доказательствами его "аморальности", "жорстокости" и т.п.. Например, в стихах Бартоломея Зиморовича Sielanki nowe ruskie (1663) именно таким выводом завершается цветистое описание казацких зверств:

Ktokolwiek sie, nagodzil, z tej samej przyczyny,

ZE BYC CZLOWIEKEM, A NIE CHLOPEM Z UKRAINY,





Вернуться назад