Мораль как социальный феномен

ПРЕДЫДУЩЕЕ ЗАМЕЧАНИЕ. МОРАЛЬ И ПРОБЛЕМА ЕЕ СОЦИАЛЬНОЙ ДЕТЕРМИНАЦИИ

Как мы уже могли убедиться, нравственность, вопреки распространенному ее толкованию, не является явлением исключительно социальным. Выходя в своем применении далеко за границы мижтодських отношений (т.е. социальности в широчайшем понимании слова), она и за самой своей сутью не может быть сведена к последним, не может рассматриваться только как производная от них - равно как не могут рассматриваться подобным чином ни искусство, ни философия, ни религия, ни наука. Все эти формы духовности, каждая по-своему, являются целостными проявлениями человека; человек же соотносится в своем формировании и существовании со всем простором окружающего бытия - вплоть до Вселенной - и уже поэтому, согласно приведенному выше выражению Ф. Достоевского, есть «тайна», которую невозможно свести к любому особому и' аспекта, даже найочевиднишого для нас. Подобное сведение, которое упрощает, вульгаризирует суть дела, называется в философии редукционизмом (от лат. reductio -возвращение, восстановление). Социальное- экономический редукпионизм в его засто-

суванни к высшим проявлениям человеческой духовности - явление в этом отношении того же сорта, что и редукционизм биологический, натуралистический (для которого не существует ничего, кроме природы), механистический (что сводит любое развитие и найскладниши процессы бытия к механическому взаимодействию) и т.п.. Невозможность такого сведения морали вообще к сугубо социальной ее проекции очевидно возникает уже из того факта, который жодною социальной мерой не может быть исчерпано моральное достоинство человека, который при любых условиях, как свидетельствует история культуры, в моральной сфере люди находили противовес и противодействие социальному давлению. Социальный прогресс далеко не всегда совпадает с моральным усовершенствованием лица; с другой стороны, нередко за найжахливиших социальных обстоятельств раскрывается моральное измерение бытия человека, и личность возникает на полный рост. Но к чему мораль невозможно свести, из того мы не можем ее и вывести. Претензии социального знания на исчерпывающее объяснение происхождение или структуры нравственности вообще не могут быть окончательно реализованные, равно как не выводятся из этого знания, скажем, особенности физического строения человека. Конечно, имеют основания утверждения, что та или другая эпоха общественного развития открыла для человека, например, особое измерение свободы воли, совести или внутреннего достоинства, тем не менее неосмотрительно было бы делать из этого вывод, что совесть или свобода воли сами по себе является продуктом данной социальной системы, простоя функцией вызванных ею изменений. В той или другой форме, явно или скрыто, неосознанно, подобные основные категориальные измерения нравственности сопровождали человека на протяжении всего ее исторического развития, обозначая целостный процесс выделения ее как особого типа мирового бытия вообще. Вместе с тем в околице нравственности есть, бесспорно, немало того, что находится в преобладающей зависимости именно от социальных отношений и процессов их исторической трансформации. Следует также учесть, что для нравственности и внутренне (исходя из ее собственных установок) важной оказывается проблема той «ориентации на поведение других», в которой, в частности, классик немецкой социологии М. Вебер (1864-1920) усматривал суть социального действия. Сфера подобной ориентации и общественной детерминированности морали собственное и очерчивает ее социальное бытие, дает основания говорить о ней как о социальном феномен.

Существенность данного ее среза не вызывает никаких сомнений, больше того, именно этот социальный срез нравственности в основному и порождает ее наиболее актуальные проблемы. Некоторые из таких проблем мы рассмотрим в этой лекции.

ПЕРВОНАЧАЛЬНЫЕ ФОРМЫ РЕГУЛЯЦИИ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО ПОВЕДЕНИЯ. ПРОЦЕСС ВЫДЕЛЕНИЯ Моралиосновна общественная функция морали, которая определяет специфику ее социального бытия, - это функция регуляции человеческого поведения и мижлюдських отношений. Ни одно общество не может сложиться и существовать на Грунти хаотичного столкновенья слепых эгоистических интересов, ничем не нормированного и не благоустроенного. Такое гипотетическое состояние нулевой благоустроенности общественной жизни английский философ Т. Гоббс (1588-1679) охарактеризовал как «bellum omnium contra omnes» («войну всех против всех» - лат. ). Несносность такого состояния общества заставляет людей, на мысль Гоббса, заключить между собой своеобразное соглашение, социальный договор, который, ограничивая на началах взаимности права каждого индивида, тем самым должны гарантировать реализацию основных среди них, прежде всего права на жизнь и ее защита (что предусматривает возникновение государства и закона). Впрочем, еще к Гоббса идею социального договора выдвигали мыслители поздней античности; в XVI ст. мы находим ее у нидерландского социолога и юриста Г. Греция (1583-1645); со временем ее развивали такие выдающиеся мыслители, как Дж. Локк, Б. Спиноза, И. Кант, Ж. Ж. Руссо. Это представление отбивало убеждение в имманентности (внутренней свойственности) общественной жизни людей определенных форм его нормативной регламентации. Реально мы видим, что уже в первоначальном человеческом коллективе по мере его выхода за границы загально-биологичних детерминант поведения - инстинктов стадности, сохранение вида, материнского инстинкта - начинает утверждаться и разветвляться система собственно нормативной регуляции жизни, т.е. такой, что в того или другой способ обращается к человеческому сознанию. Приобретая иногда в своих конкретных проявлениях

уже целиком осмысленного характера, эти первоначальные поведин-кови нормы представляют вместе с тем примеры такой жестокости, такой целостности и всеобъемлемости давления на человеческого индивида, подобный которым мы едва ли найдем во всей дальнейшей истории человечества. В принудительности этих норм синкретично (нерасчлененный, к будущему размежеванию) объединялось влияние магии, обычая, мифа, а также того, что в более поздний времена достало название морали, - недаром в литературе иногда речь идет об «мононорми» первоначального житгеустрою. Ярким примером таких «мононорм» есть произведенная в родовом обществе система запретов - табу или табуация (с полинезийськой). То, что известно современным исследователям о феномене табу, дает основания усматривать в нем сложный, но целостный комплекс представлений, в основе которого - категоричный запрет определенных действий и намерений, направленных на «неприкосновенные» объекты, которые возбуждают ощущение смертельного ужаса, угрозы - и вместе с тем благоговение, привлекательности, если не обольстительности. Насколько мы можем судить, табу были связаны прежде всего с запретом инцесту - половых связей между родственниками, а также с культом тотему - священного животных, именем которой называл себя данный род. С развитием первоначального человечества появляются все новая и новая разновидности табу; если свести их в единый перечень, он насчитывал бы тысяче запретов. Среди важнейших групп табу можно привести такие: защита огня и жилья; защита трудовых операций; защита орудий работы и оружия; защита важных лиц - вождей, жрецов; защита более слабых членов племени - женщин, детей, стариков; защита от опасностей, связанных с прикосновеньем к трупу; ограничение относительно употребления определенных видов пищи; запрета и ограничение, связанные с определенными важными актами и фазами личной жизни (инициациями, половым актом, родами, браками, месячными и др. ); защита собственности и т.п.. Можно предположить, что вся совокупность подобных табу вообще удовлетворяла потребность в защите важнейших элементов жизнедеятельности данного родового коллектива. Хотя объяснить происхождение тех или других конкретных форм табуапий иногда бывает крайне тяжело. Так, критическому вопросом истории первоначальной нравственности остается проблема табуювання инпесту. Стимулирующее значение этого категоричного запрета сомнений не вызывает - прогресс в осознании благодаря ней всей системы кровных связей, достижение большего согласия и сотрудничества в пределах родовой общности, в конце концов, общий рост на этом тли человеческого сознания говорят самые за себя. Но чему был введенный самый этот запрет? Гипотез относительно этого существует немало, но несомненных среди них пока что нет. Если, скажем, выходить из идеи о вредности кровосмешения для потомков, то как могли об этом знать первоначальные люди,для которых был загадкой связок между половым актом и рождением ребенка? На сегодня существуют психоаналитические, семиотични, экономические (борьба за женщину как рабочую силу) и другие объяснения этого воистину поворотного пункта в истории человеческой нравственности. Возможно, ВПРОЧЕМ, что именно здесь мы сталкиваемся с той границей, на которой в социальную и культурную историю нравственности более общие антропологические и буггеви факторы. В любом случае в процессе становления специфических форм моральной регуляции важным оказывается сам механизм действия табуапийной запрета. С одной стороны, этот запрет действует на человека всеохватывающим и неотвратимым чином. 3. Фрейд в книге «Тотем и табу» описывает случай, когда зажигалка маорийського вождя однажды привела к гибели нескольких мужчина из его племени. Вождь свою зажигалку потерял, а эти люди нашли ее и начали ею пользоваться. Когда же они узнали, кому эта зажигалка принадлежит (а все вещи вождя табуйовани), то умерли от ужаса. Известно много подобных примеров. Так, здоровый человек мог умереть наглой смертью, дизнавшися, что позавтракала пищей вождя, и т.п.. С другого же стороны, важным есть имманентный характер наказания в случае нарушения табуапийной запрета. Человека может никто не наказывать; без всякого вмешательства извне, даже когда нет никаких свидетелей ее «ужасного» поступка, она самая, так сказать, приоткрывается для наказания: впадает в депрессию, тяжело захворюе, иногда, как видим, и умирает*. В этом характерном признаке механизма реализации запрети-табу нетрудно распознать прообраз будущей автономной нравственности. Конечно, чистой морали в первоначальном обществе еще не существовало, как не было там и чистого искусства, чистой философии или даже чистой религии, чистой духовности вообще - властвовал магический синкретизм. И все же. на протяжении всей первоначальной истории человечества происходило постепенное накопление элементов и признаков, которые со временем образовали качественно специфический феномен морали: заботу о старых, детей и женщин, своеобразная дисциплина работы* Следует при этом иметь в виду и то, что нарушение табу как явление первоначальной культуры характеризуется, рядом со всем изложенным, также и определенной амбивалентнистю (двойственным ценностным значением). Способно потерять человека, оно вместе с тем в определенных случаях может и' поднять; возможное и своеобразное объединение проклятия и сакрализапий. Тот же инцест мог возникать в давних мифах как прерогатива богов и героев, как знак обраносии. Давним царским династиям (египетские фараоны, правителе инков) инцест «был к лицу» и возникал частью соответствующей дина-сгийной легенды. Известные сюжеты, в которых инцест оказывается связанным с темой тайного знания, мудрости (это есть и в классическом мифе о Едипа); в более поздний вариантах осмысления данной темы человек, который совершил инцест, может даже достигать высших степеней святости (католическая легенда о папе Григория). А теперь вопрос к читателю: возможная ли подобная амбивалентнисть в случае нарушения не давнего табу, а современной моральной нормы? и сотрудничества, определенная культура человеческих отношений, упроченная система воспитания, в частности и морального. Палеолингвистика свидетельствует, что уже в давнем каменному веке (палеолите) люди имели представление о добре, обязанности, совести и некоторые другие фундаментальные моральные категории. Так, в языке тасманийцив - народа, который жил при условиях палеолита еще в прошлом столетии, аж пока не был истребленный колонизаторами, - хотя что этот язык насчитывал лишь килькасот слов, уже присутствуют сроки «добрый», «злюка», «стыд» и др. Существенные «передморальни» моменты (или, точнее, такие, что включают определенное моральное содержание, которое постепенно выделяется) присущий, как мы видели, и развитию первоначальных форм регуляции поведения человека. Тем не менее собственное с моралью как особым общественным феноменом и присущими ей формами нормативной регуляции мы начинаем иметь дело позднее, когда раскладывается первоначальный синкретизм человеческого бытия и, в частности, давняя «мононорма» уступает местом дифференцированным упорядковуючим и регулятивным влияниям цивилизации, которая рождается. Именно с развитием хозяйства и торговли, утверждением новых социально-экономических основ, которые подрывали замкнутость традиционных родоплеминних коллективов, формированием собственно общественных состояний и классов, появлением государства, которое закрепляет и катализуе все эти процессы, - возникает потребность в становлении качественно разных способов регуляции человеческой жизни, уже не связанных с единым родовым или племенным центром. Когда же такая потребность возникает (для южной Европы это в основному эпоха позднего неолита и бронзовый возраст -- конец III - начало И тысячелетие к н.э. ) - в жизни человеческого общества происходят знаменательные изменения. Концентрация религиозно-магических функций в определенных пунктах социального времени и просторную освобождает место для развертывания рационально-светских регуляторов человеческого поведения. В этой последней сфере возникает и утверждается право, т.е. система социальных норм и отношений, соблюдение которых обеспечивается силой и авторитетом государства. Как известно из истории, первые системы права образовывались обычно путем отбора и санкционирование традиционных, спонтанно сформированных обычаев («звичаеве право»), общеобязательных религиозных норм и т.п.. Со временем, однако, в процессе развития



Вернуться назад